Двадцать лет прошло со дня закрытия Семипалатинского ядерного полигона. Этот юбилей и недавние трагические события в Японии, когда землетрясение повлекло за собой радиационные выбросы на АЭС в Фукусиме, должны стать поводом для того, чтобы вновь обратить внимание на необходимость глубоких научных исследований здоровья людей и экологического состояния в Семипалатинском регионе, считает профессор, доктор медицинских наук, ректор Казахского национального медицинского университета имени С.Д.Асфендиярова Айкан АКАНОВ.
— Айкан Аканович, сейчас в обществе много дискуссий и размышлений об атомной энергетике и атомном оружии. Интересно, как в связи с этим развивалось мировое здравоохранение? Вы, как автор книги на эту тему, на многое можете пролить свет.
— Начнем с предыстории. В ХХ веке человечество столкнулось с небывалыми в истории развития людей явлениями, которые потребовали новых знаний, принятия абсолютно нестандартных решений. Одним из таких явлений стало создание атомного оружия. В тридцатых-сороковых годах физики-ядерщики разработали оружие массового поражения. Когда появилась первая атомная бомба, никто и предположить не мог, к каким последствиям это приведет. 24 февраля 1945 года Берия в секретной записке пишет Сталину, что американцы собираются использовать атомную бомбу и описывает ее тройное действие – ударная волна, высокая температура и радиоактивная излучение. Доселе ни одно оружие не имело такого действия, когда в большом радиусе не остается ни одного живого существа. Этот секретный документ стал первым, который пролил свет на этот новый вид оружия. Но никто, кроме ограниченного круга лиц в США и СССР тогда еще не знал, что ждет человечество.
Пропустим несколько месяцев и посмотрим, что произошло в августе 1945 года. Американцы бросают атомную бомбу на Хиросиму и водородную – на Нагасаки. Эти маленькие бомбы, по сегодняшним меркам, мини-оружие, нанесли колоссальный ущерб. В двух городах сразу погибло свыше 80 тысяч человек, общее количество пораженных составило сотни тысяч, а что дало радиоактивное излучение, еще было неизвестно. И тогда, после взрыва, эти два прежде благополучных города, которые американцы специально до этой даты не бомбили с самолетов, чтобы иметь чистый эксперимент, напоминали ту картину, которую мы увидели в марте этого года в Японии после цунами и землетрясения.
— Айкан Аканович, недавно вы работали в Нагасаки, что спустя более чем полвека вы наблюдали, какие следы событий 45-года остались там?
— Да, я работал в качестве приглашенного профессора в Нагасакском университете, в Институте атомных болезней, много раз был в Музее жертв атомных взрывов, где сохранены многие документы и свидетельства тех событий. Рядом с университетом была университетская клиника, которая тогда, в 1945-м, была тоже уничтожена. Но какие-то врачи остались, и они начали оказывать помощь пострадавшим. И впервые врачи стали замечать необычные поражения ткани вокруг рваных ран. Она была мертвенного цвета. Эти раны очень долго не заживали, оставляли глубокие безобразные рубцы, затем больные умирали, впрочем, врачей, лечивших этих больных постигла та же участь – все они умерли от облучения. Пострадали и другие жители, не находившиеся в этих городах во время взрывов. Тысячи людей со всей Японии бросились в эти города на поиски своих родственников. И тоже получили облучение. Никто из них не знал о радиации и ее влиянии на здоровье человека.
Тогда вся мировая медицина не знала, что происходит. Лишь две страны – США и Советский Союз, имея эту информацию, ничего не говорили.
Спустя несколько дней и недель у людей стала развиваться острая лучевая болезнь. У них лопались сосуды, они умирали от кровотечения, от интоксикации. Лондонские и другие газеты писали: «прошел месяц со дня взрыва и японцы болеют странной болезнью или так называемой атомной чумой», поскольку картина болезни напоминала картину чумы. Тысячи трупов, людей не успевали хоронить…
В это время американцы создают специальный фонд, нанимают военных врачей, других специалистов и не столько лечат людей, сколько наблюдают за тем, что происходит с их состоянием. Группа наблюдаемых с 1946 года достигала более 300 тысяч человек. Врачи исследуют от чего и как умирают пациенты, изучают трупы, органы… Становится ясно – те, кто были в радиусе до 1-1,5 км. от взрывов, погибли сразу же, а те, кто находился дальше, выжили, но страдают от келлоидных рубцов и заболеваний жизненно важных органов и буквально через год-два у них возникает рак крови, лейкемия. Все мы помним один из примеров этой трагедии – японскую девочку, которая делала журавлики, ведь по легенде они должны были спасти ее от смерти. И сегодня эти бумажные журавлики – символ надежды и памяти жертв атомной бомбы.
Все это длится несколько лет, у многих развивается белокровие, рак, разные опухоли и смерть, смерть…
Так продолжалось от десяти до двух десятков лет. И уже затем врачи наблюдали развитие опухолевых заболеваний щитовидной железы у этих людей. Удалось даже отследить состояние 2,5 тысячи младенцев, которые получили облучение во чреве матери.
Позже американцы передали этот фонд японцам. Со временем картина прояснилась, американцы и японцы построили модель японской деревни в Неваде, взорвали там аналогичную по объему и мощи 1945 года бомбу, и провели измерение облучения на разных участках. Они смогли выйти на конкретные дозы облучения. Исходя из этой методологии, стали вычислять вред для здоровья. Это, я считаю, очень интересно и важно для здравоохранения. Спустя 20-30 лет после Хиросимы и Нагасаки человечество полностью знало, как действует атомная бомба. Вот такая интересная, но трагическая история о том, как общественное здравоохранение ответило на один из грозных вызовов XX века.
— Как Вы считаете, помогают ли эти знания японским ученым и врачам сегодня, когда такую угрозу после цунами и землетрясения несет АЭС Фукусима-1?
— Уверен в этом, японские специалисты знают, что делать. Безусловно, все меры профилактики и лечения, а также социальной поддержки будут применены. Сегодняшняя ситуация в Японии ими тоже прогнозируется и моделируется и там будут делать все возможное, чтобы уменьшить последствия радиации.
Почему так не было в Советском Союзе? Вспомните Чернобыль, где проявилась неорганизованность и халатная уверенность в том, что атомная станция не взорвется, «пронесет». В результате было столько пострадавших. По-моему, истинной картины до сих пор нет.
Я знаю многих людей, которые стояли у истоков этих процессов. Японский радиобиолог Шегемацу – основатель и руководитель фонда жертв атомных взрывов. Я с ним общался, беседовал. При Нагасакском университете есть Институт атомных болезней. Во главе его стоит профессор Ямашита. Он был в Казахстане много раз. Мне повезло, именно в этом институте я работал в течение шести месяцев.
— Айкан Аканович, наша республика тоже пострадала от атомных взрывов, и их влияние на здоровье жителей Семипалатинского региона также велико.
— Да, но это уже другая история, другая сторона. Семипалатинский ядерный полигон был создан секретным постановлением правительства. И с 1949 года на нем начались активные испытания атомного оружия, когда впервые взорвали атомную бомбу, а в 1951 году – водородную. Там было проведено больше всех взрывов – более 800, никто в мире не проводил столько. И живущие в этой зоне люди не знали о том, что происходит.
Мой отец работал ветеринарным врачом, и мы жили в 1953-1955 годах в непосредственной близости от полигона, на отгонном животноводстве, в Абралинском районе Семипалатинской области. Помню, что в определенные дни приезжали солдаты и нас всех сажали в машины. И мы очень радовались этому, потому что целый день могли находиться с родителями на свежем воздухе. Потом у отца открылись носовые кровотечения, и мы уехали. Я не знал тогда, что мы жили вблизи от этого страшного дракона.
Проходит целая жизнь, я приезжаю в Японию, и как специалист изучаю вопрос о том, как общественное здравоохранение должно реагировать на такие взрывы. И тогда я понимаю, что у нас подобное было на Семипалатинском полигоне. Нам удалось поднять много документов, сейчас многое рассекречено. И картина предстает страшная – шли страшные взрывы, о них молчали, и, хотя население не заходило в эти зоны, испытания оказывали огромное влияние на живой организм, у людей появлялись новые болезни, увеличилась смертность. Люди, не понимая сущности происходящего, но испытывая пагубное воздействие полигона, начали роптать. Даже в то советское время.
В конце 50-х годов в Москве министр здравоохранения СССР Ковригина М. обращается к президенту Академии наук Казахстана Канышу Имантаевичу Сатпаеву со словами: «Там у вас неблагополучная обстановка в регионе, надо изучить здоровье людей». Сатпаев К.И. по приезду ставит руководство республики в известность и принимается решение отправить исследовательскую группу в зону Семипалатинского ядерного полигона. Внимание останавливается на Институте краевой патологии АН КазССР, во главе которого стоит 27-летний фронтовик, кандидат медицинских наук, очень честный и принципиальный коммуниста Бахия Атчабарович Атчабаров. Ему поручается эта миссия. Б.А.Атчабаров приступает к формированию специальной экспедиции и предпринимает ряд серьезных шагов, которые по большому счету привели к бессмертию его имени.
— В чем заключаются эти шаги Бахии Атчабарова, почему они имели такое большое значение?
— Во-первых, он собрал очень многодисциплинарную бригаду – представителей и прикладных, и фундаментальных наук, ученых, врачей разных специальностей, работников сельского хозяйства и зоологов. Во-вторых, он взял репрезентативное количество людей, живших вокруг полигона для обследования, контрольный район в относительно благополучной Карагандинской области, чтобы иметь возможности для сравнения. По тем временам он сделал это методологически блестяще. В-третьих, впервые провели такое оригинальное по тем временам наблюдение: размещали рентгеновскую ленту на разных территориях, наблюдая, где она засвечивалась. В-четвертых, исследования органов и тканей проводились и у людей, и у животных… И таких, «впервые» методик было много.
И когда в 1958 году по результатам комплексного системного исследования ученые получили убедительные данные, что население имеет очень большие проблемы со здоровьем – нарушение иммунитета, обменных процессов, поражение внутренних органов, ЦНС и др., Бахия Атчабарович сформулировал классическую картину облучения и написал в отчете об этих результатах. Он назвал это синдромом Кайнара (специфический комплекс патологических симптомов, связанных с воздействием на организм
ионизирующих излучений – поражение участков кожи, нарушение волосяного
покрова, изменения сердечно-сосудистой системы, ослабление деятельности
иммунной системы, астенический и астеновегетативный синдром) по названию поселка, где, в основном, проводились исследования. И он смог доказать, что только в этом районе существует такой синдром.
В 1958 году этот отчет в кругу специалистов, политиков, ВПК СССР произвел фурор маленького атомного взрыва. Поднялся переполох, в ход пошли политические мотивы… В Москве в Институте биофизики Академии наук состоялось знаменитое закрытое заседание с участием академиков от медицины, физиков сельского хозяйства, различных закрытых и полуоткрытых институтов, представителей могущественного военно-промышленного комплекса СССР, спецслужб. Делегация из Казахстана была в составе 10 человек. В течение трех дней были показаны результаты и отчеты. Но, поскольку власть имела задание нивелировать их, в результате нажима из 10 человек только Атчабаров Б.А. остался убежденным в своей правоте. Остальные в той или иной форме согласились, что взрывы большого влияния не оказывают.
И все же была назначена повторная экспедиция в 1960-61 годах, вновь под руководством Бахии Атчабарова и по той же методологии. Ученые пришли к тем же выводам. Ситуация стала взрывоопасной. Каныш Имантаевич вызвал Бахию Атчабаровича и сказал: «Вы сделали все, что должны были сделать, партия, власть знают о ваших результатах, вы выполнили свою задачу, дальше идти опасно, и я закрываю эту тему». Тома этих исследований были закрыты, засекречены. Но основным результатом этой экспедиции стало то, что советские военные перестали производить наземные взрывы и перешли к подземным. В этом главное практическое значение этих работ для населения региона. А наука получила бесценные факты…
— По сути, это был подвиг, ведь в те годы военные имели большое влияние…
— Да, подвиг научный и гражданский. Итак, проходит еще 30 лет, и тут поднимается движение «Невада – Семипалатинск», начинаются яростные споры, Президент Казахстана своим распоряжением закрывает полигон. Те люди, которые были в экспедиции Бахии Атчабарова, поднимают голову и начинают говорить, что, разоблачение Семипалатинского ядерного полигона – их достижение. Тема вроде бы должна быть закрыта, но остается главный вопрос – что делать с полигоном и людьми, которые испытали влияние взрывов.
В 2005 году в республике проходят большие парламентские слушания, которые показали, что ситуация в регионе далека от международного уровня. Сравнивая с Японией, мы видим, что там, те люди, которые пострадали от взрывов в 1945 году, и выжили, имеют большую продолжительность жизни, чем остальные японцы (соответственно 83 года и 81). Такие потрясающие результаты – следствие того, что японцам, получившим облучение, была предоставлена мощная медицинская и социальная помощь.
Приехав в Японию, «склеивая» все эти фрагменты, я начал поднимать документы и увидел, что все труды Бахии Атчабаровича Атчабарова переведены на японский, английский языки. Там внимательно относятся к этой теме, изучая и используя все, что есть в мировой практике. Это должны делать и мы по отношению к японскому опыту, ведь в обеих наших странах население стало жертвой атомного оружия: в Японии – одномоментных мощных взрывов и в Казахстане – огромного количества взрывов в течение многих лет.
Представители военно-промышленных комплексов США и Советского Союза вели себя одинаково – в обоих государствах было запрещено говорить на эту тему. Так, в Японии до 1951 года тема жертв атомных взрывов была запрещена. И только в 1957 году в Японии появилась программа поддержки жертв ядерных взрывов, как их называли, хибакуся, — спустя 12 лет после взрывов.
В книге «Развитие общественного здравоохранения и атомные взрывы», написанной мной совместно с японцами, я пишу о двух ученых, оказавших огромное влияние на развитие общественного здравоохранения в ответ на атомные взрывы: выявление и лечение пострадавших от взрывов. В Японии это Шегемацу, у нас – Бахия Атчабаров.
— До сих пор идет дискуссия о том, передается ли лучевая болезнь генетически.
— Японцы тоже были заинтересованы этой темой. Как я уже говорил, было исследовано 300 тысяч человек, а всего стояло на учете около миллиона облученных, плюс около 50 тысяч в Южной Корее (корейцы были мобилизованы во время войны в Японии и работали в этих городах, все они тоже получают от правительства Японии социальную и медицинскую помощь). Наблюдение за облученными идет с 1946 года. Таким образом, уже имеются результаты исследований трех поколений, пострадавших от атомных взрывов. И данные показывают, что на второе и третье поколение никаких последствий взрывы не оказали. Эта тема была тоже очень актуальна в Казахстане. На людях, живущих в Семипалатинском регионе и на их детях, как бы лежит клеймо, по-научному — стигма, хотя полноценных исследований по выявлению и доказательств таких связей нет. Бахия Атчабаров также считал, что лучевая болезнь не передается генетически. К примеру, я сижу перед вами – взрослый человек, врач, ребенком живший в тех местах.
У нас тоже был центр ВВП СССР по наблюдению за населением, живущим в зоне ядерного полигона, называвшийся противотуберкулезным диспансером, где наблюдали и лечили жителей региона. Сейчас это – Институт экологических и радиологических проблем в Семее, там также продолжается мониторинг. В 1991 году, когда закрывали полигон, секретные данные были уничтожены КГБ, осталась какая-та часть.
У нас есть главная проблема, которая не решается – методика оценки полученного излучения. Существующая методика сложная, поскольку взрывов было много. В зависимости от этого исчисляется социальная поддержка. Вокруг этой темы много спекуляций и ответом могла бы быть только широкомасштабная научная программа.
— Как ваша работа в Японии связана с темой, о которой мы сегодня говорим? И как там относятся к теме атомного оружия и атомной энергии?
— В Японии я написал три книги: «Система здравоохранения Японии – опыт для Казахстана», «Развитие общественного здравоохранения и атомные взрывы» и «Здоровье пожилых людей – опыт Японии». Объездил Нагасаки, Хиросиму, Токио, встречался и беседовал со многими людьми, изучал архивные документы.
Япония очень стоически относится к трагическим событиям, связанным с атомной радиацией. У японцев взвешенный характер, они никогда не принимают решение сразу и это очень законопослушные люди. Это страна, в основе которой лежит бережное отношение к человеку. К примеру, если на улице лежит пьяный, то полицейский укрывает его, чтобы он не замерз. Это очень высокообразованное общество. Думаю, что катастрофа марта этого года дала, помимо сострадания, большое уважение к ним всего мира. В нашем университете реализуется программа обмена студентами с Японией, и когда там произошло землетрясение, наши студенты пришли ко мне с инициативой помочь им материально.
— Но и у нас решены не все вопросы, связанные с последствиями испытаний ядерного оружия. Как вы считаете, что нужно предпринять, чтобы улучшить ситуацию в регионе, где столько лет работал полигон?
— 20 лет назад был закрыт Семипалатинский полигон. Нам нужно очень серьезно проанализировать японский опыт и перенять опыт социальной поддержки населения. Когда в 2005 году в Парламенте проводились слушания, было высказано огромное количество недостатков. Выяснилось, что не была ограждена даже опасная территория, туда заходил скот, люди спускались в шахты в поисках металлов. Как с тех пор изменилась ситуация? Нужно провести еще раз ревизию всего этого. Кроме этой ревизии и разработки социальной поддержки, нужны научные межсекторальные исследования 2-го и 3-го поколения людей, живущих после взрывов. Ведь если у японцев были одномоментные взрывы, то у нас многочисленные и многолетние. Эти исследования можно проводить совместно с японцами. Они приезжают сюда, ищут пострадавших людей, сами финансируют программы, активно сотрудничают с Семипалатинским медицинским университетом. Но специальной полномасштабной межсекторальной программы по изучению последствий взрывов и мерам по их устранению у нас пока нет. Наш университет готов участвовать в этой работе. Необходимо иметь полную картину состояния здоровья людей, чтобы отечественное здравоохранение могло правильно реагировать на те или иные проявления последствий применения атомного оружия. Думаю, что в год 20-летия Независимости РК было бы уместно вернуться к теме СЯП, разработать программу обеспечения безопасности и улучшения социально–экологической ситуации. Полигон по-прежнему оказывает влияние на экологическую ситуацию в регионе, на безопасность населения, проживающего на территории полигона и вблизи от него. Наша Независимость – ровесник нашего первого великого шага, который совершил первый Президент — закрытие Семипалатинского ядерного полигона и отказ от ядерного оружия.
Казахстанский Медицинский Журнал